В поисках героя. Герой и героиня
Туркестанский послужной список Николая Ильина почти ничего не говорит ни о герое, ни об антигерое.
1876, 30 мая — определен на службу по военно-народному управлению в распоряжение Туркестанского генерал-губернатора в чине коллежского регистратора (самый низший чин Табели о рангах — Е. Г.).
1876, 31 октября — назначен в состав комиссии для составления отчета о состоянии Ташкентской публичной библиотеки.
1876 ноябрь 11 — командирован для занятий по Ферганскому областному правлению.
1877, 2 июня — назначен участковым чиновником по поземельному устройству Ферганской области.
1879, 4 января — назначен судебным следователем Маргелланского уезда.
1879, 28 октября — произведен в губернские секретари со старшинством.
1880, 15 декабря — отставлен от должности следователя в распоряжение Туркестанского генерал-губернатора.
1881, 31 января — Сыр-Дарьинским областным правлением назначен делопроизводителем.
1881, 19 июня — командирован к временному исполнению должности судебного следователя г. Ташкента.
1881 — откомандирован обратно к должности делопроизводителя Сыр-Дарьинского областного правления.
1882, 8 сентября — подал в Ташкенте прошение об увольнении от службы «вследствие расстроенного моего здоровья». Вышел в отставку в чине губернского секретаря.
За сухими строками официальных назначений и перемещений остались шесть бурных лет службы Николая в Туркестане, за которыми последовали еще несколько лет, проведенных в Ташкенте. В своей автобиографии он очень критично писал о туркестанском периоде: «Там я окончательно загубил десять лучших молодых лет жизни, почти ничего не читая и без обмена живой мыслью. Если во мне и был какой-либо задаток литературного дарования, то за это время он неминуемо должен был сгинуть». О том же он писал и в своих стихах:
Юность нелепая все загубила —
Все, что в зародыше с детства носил.
Годы спустя, затерянный в горах Патагонии, оглядываясь на прожитые годы, он обратится к народу в своем «Покаянии»:
Отпусти, что с ватагой чиновной
Жрал усердно народный доход,
Сознавая, что жертвой бескровной
В вакханальи той страждет народ.
Но действительно ли туркестанский период жизни Ильина прошел впустую, под знаком антигероя? Напротив, эти годы стали периодом возмужания героя, и реального, и литературного. Из юного, наивного и часто попадающего впросак наблюдателя жизни он превратился в борца за правду и справедливость. Несмотря на то, что в Туркестане он опять потерпел поражение, он покинул его мужчиной, и там же он приобрел самое главное достояние своей жизни — жену, которая станет его верным спутником до конца дней и матерью его детей. Эти годы жизни на экзотической колониальной окраине России, кроме того, дали ему богатый материал для его главного романа «В новом краю», повестей и поэмы «Восточная легенда» (ее рукопись сохранит его внучка-аборигенка Флора).
Чтобы лучше понять этого нового героя, посмотрим на Туркестанский край, каким он показан на страницах романа-хроники «В новом краю». Картина, нарисованная им, удручающая. Русские «цивилизаторы» наводнили эту землю с одной целью — нажиться и за государственный счет, и за счет местного населения. «Зло здесь является почти нормальным порядком, которого никто не стыдится», говорит герой романа. После жестокого подавления сопротивления местного населения силой оружия, цивилизаторы разложили его и морально, вовлекая в свои темные махинации. Юридическая система была так же коррумпирована, как и административная. Обо всем этом писали и современники Ильина, но он в своем романе пошел дальше, разоблачая еще один аспект местной жизни, о котором редко говорили открыто. Поскольку большинство чиновников и офицеров жили там без семей, дух разврата, казалось, завладел всей русской колонией. Автор проводит перед читателем чудовищную галерею местных типов. Начальница женского училища, поставляющая девочек-подростков местным развратникам. Один из ее клиентов, — инженер, изнасиловавший шестнадцатилетнюю девочку, которого ни общественное мнение, ни судебная система не осуждают. Вдовец, сожительствующий со своими юными дочерьми. Чиновники, приобретающие у местного населения мальчиков и девочек для сексуальных услад… Развратники Достоевского бледнеют на фоне нравственных уродов, выведенных в романе Ильина. Два единственных положительных персонажа, которые пытаются обличить существующее беззаконие перед генерал-губернатором, кончают печально — один вынужден отступиться, а второго убивают. Что же до самого генерал-губернатора, прототипом которого был К. П. Кауфман, — несмотря на его заявление «Мои двери всегда открыты для обиженных», у него нет реальной власти противостоять злу и он инстинктивно прячется от него. (Ильин, В новом краю, т. 1, с. 2–3, т. 2, с. 155 и последующие.)
По мере того, как в романе нагнетается тяжелая атмосфера тотального зла, нарастает и ожидание героя, который сможет ему противостоять. И в середине романа герой, наконец-то, появляется. Это Алексей Силин, который кажется двойником самого Николая Ильина. Роман — одна из лучших работ писателя — в значительной мере автобиографичен. Годы спустя Ильин напишет: «Роман этот я писал по заказу редактора [“Недели”] фельетонным, так сказать, образом, подгоняемый нуждою в заработке, т. е. изготовляя к каждой месячной книжке 4-5 [печатных] листов, причем работал без всякого, даже конспективного плана; факты же и события излагал единственно на память». (Ильин, ‘Автобиография’, л. 3.) Но это не просто описание событий его молодости, как это часто бывает у начинающих авторов. Он, как кажется, намеренно дает всем персонажам имена, за которыми легко угадываются подлинные имена их прототипов. Это своего рода попытка публично покаяться в грехах прошлого, и, что особенно необычно, при этом он не щадит ни себя, ни своей жены, порой, возможно, даже приписывая им то, что едва ли имело место в действительности, а происходило, скорей всего, только в его разгоряченной фантазии.
Итак, герой, Алексей Силин, молодой человек лет двадцати пяти, одетый в белый китель и черные брюки, заправленные в высокие охотничьи сапоги, входит на страницы романа. Позади у него путешествие по Волге, поездка на поезде до Оренбурга, а затем более двух тысяч верст на перекладных по среднеазиатским степям до Ташкента. Перед ним — Восток, новый мир, который ему предстоит покорить.
Вскоре мы узнаем, что этот застенчивый молодой человек с «тихим голосом и… некрасивыми голубыми глазами», отнюдь не герой в прямом смысле слова — его решительность при нападении банды киргиз уступает место страху, который его охватывает на охоте на тигра в зарослях у Сыр-Дарьи. Он, с его наивной верой в то, что черное — это черное, а белое — это белое, слишком слаб, чтобы переделать мир, в который бросила его судьба. Постепенно он применяется к местному образу жизни. Он учится без стыда получать жалование за ничегонеделание, учится играть в карты, в которые он теперь может просадить месячное жалование. Он привыкает к царящей вокруг продажности и разврату. (Ильин, В новом краю, т.1, c. 256, 300–04, 356–57, т. 2, с. 36, 74–75, 85–86.)
Но есть нечто, что все-таки позволяет Силину противостоять вовлечению в коррумпированный мир русского военно-чиновного общества: это местное среднеазиатское население, жизнь и язык которого он начинает изучать. В районе Ташкента и Ферганской долины жили земледельцы, потомки иранских и монгольских племен, которых в то время называли сартами, а теперь узбеками. Силин видит их отнюдь не через розовые очки. Пред ним было общество со всеми пороками, присущими восточному феодализму. Правящая элита, подобно русским колонизаторам, не гнушалась грабить свой собственный народ. Их судопроизводство, отправляемое по закону шариата, показалось Силину пародией на правосудие. Бедняки были заражены духом угодничества — пороком, который особенно отталкивал Силина, и, если обстоятельства благоприятствовали, с легкостью предавали своих земляков (таков, например, Омарка, который превращается из раба в могущественного, беспринципного господина). Но Ильин/Силин видит не только это. Его духовное возрождение происходит, когда, пытаясь освободиться от затягивающей его в свой омут жизни русской колонии в Коканде, он просит назначения на самый отдаленный русский пост, в кишлак Араван (в романе — Равазан), на склоне Тянь-Шаня.
Годы спустя, исповедуясь в своей «нежной любви» к Туркестану и его народу, Ильин напишет:
А оттого, что тот народ сердечный
Ильин, Песни земли, с. 63.
Своим смирением мне душу шевелил,
Что честностью и лаской бесконечной
Меня честнее мыслить научил.
Что в красоте природы Туркестана
Духовный он источник находил
И мудрый стих священного Корана
От порчи пагубной народ тот сохранил.
Силин/Ильин стал выполнять свои обязанности по совести и всерьез занялся вопросами землепользования и налоговой реформы, которые были ему поручены. В автобиографии он писал: «Там, в кишлаке Араван, между охотой и карточной игрой я основательно изучил экономический быт туземного населения и представил Военному губернатору области — генералу [А. К.] Абрамову — проект податной реформы». Реформа не только увеличила доход в государственную казну, но и облегчила положение бедняков, а также позволила вовлекать местное население в налоговую оценку земель. После успешного испытания в двух волостях реформа была применена по всему Туркестанскому краю, но наш герой не получил должного признания. Напротив, не обладая искусством угодничания и компромисса, он был выжит из «системы» другими чиновниками, которые заклеймили его «выскочкой». Он не мог поступиться своими принципами и разделить философию своего сослуживца Степанова, состоящую в том, что надо соглашаться на компромисс в менее важных вопросах, чтобы приобрести силу и отстоять свои позиции в более серьезных. (Ильин, ‘Автобиография’, л. 2 об. — 3; Ильин, В новом краю, т. 2, с. 101, 129–35, 152–57.) Силин/Ильин не принял урока жизни, состоящего в том, что мир нельзя видеть лишь в черно-белых красках. Подчас ему казалось, что в этом мире совсем не осталось белой краски. Это был мир компромисса, желто-коричневый мир, под стать окружающим степи и горам, зыбкий и вероломный.
Герою пришлось оставить свою должность, где он приобрел уже опыт и добился успеха, и взять на себя совершенно новую роль судебного следователя, но и на этом посту он долго не удержался. Борясь за справедливость, Силин превысил служебные полномочия и однажды, пытаясь захватить без помощи полиции матёрого местного преступника с поличным, застрелил его. Могущественные сторонники преступника, пробравшиеся в русскую администрацию, добились отставки и наказания Силина.
Вполне вероятно, что нечто подобное произошло в жизни самого Николая Ильина. Смутное семейное предание, которое помнит Сэм Маккай, праправнук Николая, возможно, относится к этому эпизоду.«Вероятно, Николай работал в полиции в Петербурге. Один раз, когда он был на службе, им надо было взять преступника, который сопротивлялся аресту и был вооружен. И Николай, который оказался с преступником лицом к лицу, спасая свою собственную жизнь, должен был использовать оружие и убить его. После этого Николаю пришлось прятаться, поскольку семья преступника была очень состоятельной и влиятельной». (Ильин, В новом краю, т. 2, с.174, 194–97, 204; Mackay, ‘Memoirs’, p.1.)
С романом тут не совпадает лишь место действия; впрочем, последующая жизнь Николая в Петербурге тоже будет полна тайн, а сходная история могла произойти и там…
В любом случае роман дает ключ к объяснению странных служебных перемещений Ильина, которыми наполнен его послужной список, приведенный в начале главы. После увольнения Силин перебрался в Ташкент и работал частным адвокатом. Это был уже не слабовольный застенчивый молодой человек, он стал борцом за справедливость и, как и сам Николай Ильин, через несколько лет вынужден будет бежать из Ташкента из-за нового конфликта с местными властями.
Но прежде, чем мы обратимся к последнему эпизоду романа, познакомимся с еще одной историей. Ни жизнь Николая, ни роман не будут полными без героини. И она появляется — настоящая Александра Константиновна Карлова и героиня романа, почти что ее тезка — Александра Константиновна Карпова. Обе они молоды, обеих зовут уменьшительным именем Саша. О реальной Саше известно очень мало. Личность этой женщины, которую потомки, аборигены и гондурасцы, помнят только как старенькую, любящую «Бабу», кажется не менее загадочной, чем личность самого Николая. На протяжении сорока пяти лет она будет делить с ним сначала туркестанскую мазанку, потом роскошную квартиру в Петербурге, пастушью хижину в Патагонии, домик в австралийских джунглях, каюту на корабле и ложе на охапке травы у костра — с континента на континент, из страны в страну, рожая, растя и теряя детей, и снова растя и теряя внуков, в бедах и радостях, без слова упрека, до самой его смерти в городке Сан Педро Сула, в горах Гондураса.
Гленда Иллин, ее правнучка-аборигенка, сохранила семейную реликвию — серебряную ложку с тремя выгравированными русскими буквами К. И. К., инициалами Константина Ивановича Карлова, отца Александры. Согласно гондурасским потомкам Александры, он родился в Хельсинки и служил командиром гарнизона в Иркутске, а затем в Ташкенте. Мать Александры, Наталия, тоже была из Иркутска, а ее мать, по семейным преданиям, была татаркой или монголкой. Под татаркой или монголкой они, вполне вероятно, имеют в виду какой-то местный сибирский народ, вполне возможно, что она происходила из бурят или якутов, живших в районе Иркутска, которые вступали в смешанные браки с русскими.) Саша родилась около 1860 г. в Иркутске и, согласно семье, вышла замуж за Николая в 1877 г., когда ей было всего шестнадцать лет. О ее жизни в Туркестане известно лишь, что ее дочь Мария родилась приблизительно в 1879 г., а ее первый сын Леандр в 1882 г. в Ташкенте.
Жизнь Саши Карповой, героини романа, напротив, выписана очень подробно, с большой психологической глубиной. Первый раз мы встречаем ее, 13-летнюю девочку, на пыльных улицах Ташкента в 1875 г.: она ученица уже упомянутой школы, директриса которой передает ее местному развратнику, инженеру Мотарову. Расставив западню, Мотаров является перед Сашей добрым спасителем, очаровывает ее, а затем, приручив, насилует. Саша не надеется на помощь своей семьи. «Мать, женщина простая, сварливого характера, далеко не отличалась нежностью чувств, никто из ее детей не видел от нее ласки», а отец ее — Константин Иванович Карпов — мелкий чиновник в комиссариате, «был строг и не всегда справедлив, но он ее очень любил и если обижал, то только под пьяную руку». Боясь их гнева, Саша все более и более запутывается, полностью покоряясь воле Мотарова. Когда ее падение, наконец, обнаруживается, родители секут ее и запирают в комнате на долгие месяцы.
Если бы история Саши этим окончилась, то она не выбивалась бы далеко за принятые в то время литературные нормы, несчастной героине было бы отдано сочувствие читателей, но Ильин идет дальше. С психологическим мастерством он описывает, как, в заточении, ожидая суда над своим насильником, отношение Саши к нему меняется, и на смену ненависти и отвращения приходит сочувствие и любовь. Но во время очной ставки на следствии она наконец-то прозревает и видит его подлинное лицо. В отчаянии, и не в состоянии более выносить домашнее заточение и презрение родителей, она бежит из дома и покидает Ташкент со случайным знакомым, Михаилом Воскресенским, мелким чиновником. Они направляются в только что присоединенный к Туркестану Коканд. Саша надеется начать там новую, самостоятельную жизнь, но вместо этого попадает в полную зависимость от своего распущенного попутчика.
Силин встречает ее осенью 1876 г. на постоялом дворе на дороге в Коканд, где они оба ждут перекладных лошадей. В то время как Воскресенский разглагольствует в соседней комнате, забыв о своей спутнице, Силин предлагает ей чай из своего самовара и делит свою еду с голодной Сашей. Эта застенчивая девушка-смуглянка захватывает его воображение с первого взгляда. «Девушку далеко нельзя было назвать красавицей, но лицо ее, обрамленное несколько вьющимися и выбивающимися из-под платка прядями волос, было симпатично и дышало цветущим здоровьем; в выразительных глазах ее светился ум и кротость». В Коканде Силин возобновил знакомство с Сашей, он единственный, кто относится к ней с сочувствием и уважением, в то время как все остальное европейское общество от нее, содержанки Воскресенского, отвернулось. Хотя она и чувствует отвращение к своему вечно пьяному и нищему «любовнику», ей, еще по существу девочке, некуда деться. И только интерес к жизни местного туземного населения помогает ей выжить. Постепенно она преодолевает недоверие своих соседок-мусульманок, и они позволяют ей войти в их закрытый для европейцев мирок. Она изучает их обычаи и язык и вскоре, помогая им своими знаниями и лекарствами, приобретает среди них славу «женщины-доктора». (Ильин, В новом краю, т. 1, с. 27–38, 46–55, 80–81, 128–36, 287–90, 295, 352–67, т. 2, с. 55–64.)
Чувство взаимной симпатии между Сашей и Алексеем Силиным растет, но он все не решается сказать ей о своей любви и предложить ей свою руку. А когда он наконец открывается ей — будучи предан Воскресенским на охоте на тигра и едва не погибнув, — время упущено: Саша ждет ребенка, и благородство не позволяет ей обременить этого наивного молодого человека чужим ребенком и своей не сложившейся жизнью… Они встречаются три года спустя, много перестрадав в одиночестве. Встреча происходит в ту самую ночь, когда Саша с маленькой дочерью бежит, наконец, от Воскресенского и попадает в руки бандитов. Силин, освобождая ее, убивает их главаря, из-за чего вскоре будет отстранен от службы.
Следующая встреча с нашими героями происходит еще три года спустя. В счастливой семье Силиных двое детей, дочь и сын, двойники реальных Марии и Леандра. Силин, отстраненный от должности судебного следователя, работает адвокатом. Они живут в окрестностях Ташкента, на даче, окруженной любовно взращенным ими садом. Их друзья — узбеки и несколько честных русских. Но как изменились наши герои. Силин теперь ведет открытую борьбу против местных криминальных заправил и коррумпированных русских чиновников. Саша, которой друг советует «укротить своего беспокойного адвоката», без колебания отвечает: «Влиять… на него в том смысле, чтобы он хотя бы в самой ничтожной степени поступал вопреки своим убеждениям, я не буду; да это и невозможно при наших отношениях, так как если бы мне удалось убедить его изменить в этом направлении свой образ действий, то я сама перестала бы его уважать». И именно она передает властям документы, которые должны помочь разоблачить преступников. (Ильин, В новом краю, т. 2, с. 86–88, 187–88, 196–97, 203–06, 221–26.)
Вскоре Силина арестовывают, и хотя друзья добиваются его освобождения, он должен навсегда покинуть Ташкент. У романа символический, пророческий конец. Силин, поднявшись на вершину холма, одинокий и побежденный, бросает последний взгляд на город. Здесь видны крыши особняков нуворишей, там они празднуют свою победу на пикнике. Но Силин ищет свой «небольшой беленький домик с ведущей к нему аллеей айлянтусов», где остались Саша и дети. Он ищет его крышу и никак не может найти. Как будто их и не было в этом городе. (Ильин, В новом краю, т. 2, с. 240–50.) Если бы Николай мог предвидеть, сколько еще домов им придется вот так же покинуть — в Петербурге, в Патагонии, в Австралии, в Колумбии — в его вечной борьбе за справедливость, в его вечном бегстве от самого себя…
Образ Саши был во многом необычен для русской литературы. Судьба девушек, преданных своим возлюбленным или ставших наложницами помещика всегда была трагичной — достаточно вспомнить Настасью Филипповну из «Идиота» Достоевского. Сочувствие к падшей женщине, жертвующей собой для выживания своей семьи (Сонечка Мармеладова в «Преступлении и наказании» Достоевского), уже проникало на страницы литературы. Но никто не помышлял изобразить падшую женщину, обретшей счастливую семью, ведущей гармоничную жизнь в соответствии со своими убеждениями. Мы никогда не узнаем, пережила ли реальная Саша злоключения своей тезки из романа; они могли быть лишь порождением фантазий Николая Ильина. Вместе с тем, известные факты свидетельствуют, что в любом случае история отношений Николая Ильина и Саши была отнюдь не простой. Начать с того, что Карловы — семья государственного чиновника — не позволили бы своей 16-летней дочери сожительствовать с женатым человеком, а если это произошло, то для этого были веские причины. Ведь согласно послужному списку Николая, составленному в 1882 г., в это время он все еще был женат на своей первой жене, Вере Томич, из чего вытекает, что Николай и Саша жили в Туркестане без заключения официального брака. Кстати, судя по его поэзии, Николай был сторонником свободной любви, проповедуя, что только свобода делает любовь настоящей, а оковы брака лишь освящают лицемерие и насилие. Его героиня без колебаний провозглашает:
Поверь, мой друг, всегда достанет силы
Презреть толпу, назвавшися твоей…
И, более того, утверждает:
Покамест я ношу рабы оковы —
Рабами нам быть суждено вдвоем.
Mackay, ‘Genealogical Tree’, pp. 2–3; Н. Д. Ильин. Послужной список; Ильин, Песни земли, с. 72–74.
Саша сама писала в 1890 г. о своей жизни Николаю Ге, как бы намекая на некие мрачные страницы: «Когда я расскажу Вам всю мою жизнь, хотя она неприглядна, то все-таки Вы увидите, что во мне есть задатки жить по-Божьему».
Воспоминания Нелли — внучки Николая и Саши — свидетельствуют, что мать Николая Евгения смотрела на свою юную невестку Сашу свысока:
«Когда мой дедушка работал в восточной части России судьей, моя бабушка была очень молодой и у нее уже была маленькая Маня. Она должна была ехать через всю Россию на восток, где служил дедушка, и с ней поехала ее свекровь. Они ехали на перекладных, и на одном постоялом дворе, где они остановились отдохнуть, моя бабушка так устала, что она уснула, держа ребенка на руках. А постоялый двор, где они остановились, содержали хозяин с женой, и хозяйка говорит моей прабабушке: “Почему вы не возьмете у нее ребенка, чтобы она могла отдохнуть, ведь она очень устала”, а та в ответ: “А, да она всего-навсего крестьянка. Сама подержит”. И тут хозяйка как бросится на нее, и давай ее душить. Хозяин с трудом оттащил ее.
Потом он рассказал им, в чем было дело. Его жена прежде была крепостной и нажила ребенка от помещичьего сына. Родители отослали его в город учиться, но когда через год он приехал домой, он сразу отправился к этой женщине, и она родила от него второго ребенка. На этот раз помещица так рассердилась, что она приказала, чтобы этих двоих детей бросили свиньям, и они их загрызли на глазах у матери. Крепостная крестьянка тронулась от горя, и тогда помещица выдала ее замуж, дала ей и ее мужу вольную и приказала им убираться подальше. Они так и сделали и теперь содержали этот постоялый двор. Но хозяйка не могла забыть, что случилось с ней, и осатанела, когда мать моего деда так отозвалась о моей бабушке». (А. К. Ильина — Н. Н. Ге, 16.11.1890, РГАЛИ, ф. 731, оп. 1, д. 17; Flores, ‘Memoirs’, p. 2.)
Что бы ни думали о них окружающие, Николай и Саша нашли друг друга, и нашли друг в друге самое главное — любовь, поддержку и понимание. И теперь, после туркестанских испытаний, перед ними начиналась жизнь с новой страницы, жизнь в далеком холодном Петербурге.
